Я на работе:

под осень хлопая крылами
грачи уносятся на юг
и я как грач машу руками
а вдруг
(с)

@темы: Грустно, Моё...Для меня...Обо мне...

---

Ха-ха!

01.09.2015
Из услышанного у соседней школы: "Лошадь Вы тоже поздравляете с началом полевых работ?"
(с)

@темы: Моё...Для меня...Обо мне...

---

Опять пропустила день именин!

@темы: Моё...Для меня...Обо мне...

---

Хорошо сказано...

Счастье — это когда люди, которые вам не подходят, к вам не подходят (c)

@темы: Размышлизмы

---

Разгребаю на работе учебники...

И стараюсь делать это так, чтоб места побольше осталось. Потому как в декабре-январе ожидается поставка новых на следующий год. Ага... В количестве 289 пачек, не считая россыпи... А вот с местом напряженка редкая - в одной комнате (52 кв.м) весь фонд худ.лит. плюс учебники. И 44 стеллажа. И три стола... И еще два новых шкафа, которые тоже нужно куда-то поставить.
И вот села я передохнуть от трудов праведных да бесполезных, и тут читаю:

Работа наглядно доказала, что невпихуемого не бывает, бывает просто неправильно впихуяченное. Поэтому надо его распихуячить, и впихуярить обратно так, чтобы влезло.

Гениальная, ящетаю, мыслю не менее гениально сформулированная!  Кэрит- поклон и уважуха, несмотря на ненорматив выражения!

@темы: Офигеть можно!, Моё...Для меня...Обо мне...

---

Это моя школа

В начале учебного года – по традиции на школьно-образовательную тему.

В кипрском домике, где я провожу отпуск, лежит в платяном шкафу (за неимением книжного) книжка Елены Ильиной «Это моя школа». Издана она была впервые в середине 50-х годов, у меня современное переиздание. В детстве мне эта книжка не попалась, купила её когда-то для дочки, а вот теперь, приезжая на Кипр, я всякий раз её перечитываю перед сном. Есть в ней неодолимо действующее на меня обаяние 50-х годов, словно свет какой-то струится – доброты, надежды на лучшее, а ещё свет разума, рационального устройства мира. Сегодня в жизни этот свет давно погас и доходит о нас, словно свет погасших звёзд, в смутных снах-воспоминаниях, в книжках, вроде этой. А в жизни царит безнадёжность, всеобщая взаимная раздражённость, готовность облаять кого ни попадя, хотя бы незнакомого человека в интернете, что выдаёт глубокую несчастность и душевную неприкаянность лающего, а мир предстаёт как место уродливо-абсурдное и совершенно непостижимое разумом, да и постигать-то неохота. Вот тут разница между интегральным мироощущением тогда и сегодня. Именно поэтому я люблю иногда читать книжки 50-х.

Елена Ильина (между прочим, сестра С.Маршака) известна в моём поколении книжкой про героиню Великой Отечественной войны Гулю Королёву – «Четвёртая высота», я её читала аккурат в 4-м классе.

«Это моя школа» - классическая школьная повесть. Неторопливо и подробно, как тогда было принято, описывается один учебный год четвёртого класса одной московской школы. Дело происходит в 1950 г. Школы тогда были раздельные – для мальчиков и для девочек, так вот эта – девчоночья. Подобная повесть, тоже о 4-м классе, той же эпохи – «Витя Малеев в школе и дома» Николая Носова. Можно сказать, мужской вариант. «Витя Малеев» литературно качественнее (на мой взгляд), но Ильина, как всякая женщина, более приметлива к бытовым подробностям, и оттого её книжка через десятилетия стала похожа на распространённые нынче книжки «Повседневная жизнь военных/актёров/торговцев/куртизанок 20-х годов 19 века».

Школа, о которой рассказывает Ильина, находится недалеко от Арбатской площади, ученицы живут вокруг бульваров – Гоголевского, Суворовского, Тверского. Живут удивительно светло, радостно, интересно. Хотя жизнь – очень нелёгкая: у кого-то погиб отец, живёт вдвоём с мамой; та неустанно работает, чтоб одеть-накормить девчонку. Живут мама с дочкой, как сообщается, в маленьком домике в глубине двора. Наверное, дворницкая или какой-то домишка барачного типа: их снесли в тех дворах только в 70-х. Так вот девчонка-четвероклассница практически ведёт всё хозяйство – без удобств, без горячей воды и т.п. Героиня – её одноклассница любуется, как она ловко работает и даже по-доброму завидует: ей-то самой, кроме как пыль стереть и посуду помыть, ничего не доверяют.

По нынешним временам жизнь героинь Ильиной материально скудна. Иногда проскакивают детали, свидетельствующие о большой бытовой стеснённости: девушка-студентка идёт на занятия в вуз в старой школьной форме, только без фартука; атласная лента в косу (я когда-то сама вплетала такие ленты) – отличный подарок для школьницы, не говоря уж о тонких чулках для девушки-студентки. Но минимум необходимого у всех есть: зимняя тёплая одежда, приличная еда. Бабушка жарит котлеты, варит суп, а ещё – много печёт. Я ещё застала: для бабушек нашего поколения завести пироги – пара пустяков, а потом всё стало как-то трудно и хлопотно. В результате лично я уже не умею печь классические пироги с начинкой, а вот вкус бабушкиных пирогов – хоть жареных, хоть печёных – помню до сих пор.

Живут герои повести все в коммуналках, такова норма. Семья героини Кати Снегирёвой занимает две комнаты, а в семье не много-не мало – шесть человек: трое взрослых и трое детей. Но при этом им не тесно и нет ощущения не то что нищеты – даже и недостатка тоже нет. Как-то всем всего хватает: все сыты, делают друг другу подарки к праздникам, покупают обновки. Любопытно: старшая сестра-первокурсница пединститута со стипендии покупает коньки младшей сестрёнке. Значит, платили вполне значимые стипендии. Мой собственный отец, окончивший вуз после войны рассказывал, что стипендия была равна минимальной зарплате трудящегося (это не фиктивный МРОТ, а такую зарплату в самом деле кому-то платили – нянечкам, уборщицам, чернорабочим), так что предельно скромно, но на стипендию можно было жить.

И вот что интересно: стеснённость быта не воспринимается как бедность. Вообще, бедность – это ощущение. Если тебе всего, по твоему ощущению, хватает – значит, ты не бедный. Бедность – категория не экономическая, а психологическая. Тут ещё очень важно, чтобы не было сильного перепада уровня благосостояния. Или, если перепад есть, чтобы эта разница ощущалась большинством как обоснованная и справедливая.

Мы, «совки», стали ощущать себя бедными и даже нищими, когда нам разобъяснили, сколь скудно и бедно мы живём и внушили нам несвойственные прежде потребности. Даже не потребности, а – мечты и притязания. Случилось это, наверное, годах в 80-х, а началось в 70-х. Ну а с Перестройкой покатилось по нарастающей. Объективное, физическое, благосостояние – росло, а ощущение – показывало обратное. «Мы – нищие», - стали говорить о себе сытые и одетые обитатели благоустроенных квартир, чьи дети ходили в школы и даже учились музыке, а в перспективе могли поступить в МГУ. Раньше человек ездил на электричке, я сама ездила за милую душу – ну и ничего. А в какой-то момент тот же человек почувствовал себя нищим оттого, что у него нет машины. А потом оттого, что нет престижной машины. Ну и понеслось.

Моя тульская бабушка, учительница начальных классов, жила в бревенчатом домике без удобств, с печным отоплением и водой на колонке. Зарплата у неё была маленькая: учителям никогда много не платили. Но она ощущала свою жизнь как очень благополучную. Ещё бы: у неё свой дом пополам с сестрой, большой сад с цветами, малиной и яблоками, она занята любимым делом, её все уважают, ей даже доверили учить молодых учительниц своему ремеслу, дочь её стала инженером, зять - директор важного завода, внучка успешно учится. Странное дело, она, скромная учительница, всегда приезжала к нам с грудой подарков: она дивно вязала, и я ходила в её изделиях с ног до головы, покупала мне любимые конфеты «Мишка» - вообще, в детской памяти она запечатлелась как добрая волшебница. Она всё умела: шить, вязать, выращивать цветы. Даже яблоки до весны умела сохранить в подполе: за последними яблоками я лазила в страшноватое подземелье во время весенних каникул. Запомнилось, как мы с мамой однажды ехали на поезде с юга в самом конце августа, и бабушка принесла к вагону громадный букет, предназначенный мне в школу к первому сентября. Букет был так огромен, что я разделила его на несколько и раздала подругам. Если бы кто-то сказал моей бабушке, что она бедная, а паче того «нищая» - она бы этого человека не поняла. Не то, что с гневом отвергла – просто бы не поняла. Она ощущала себя богатой, а жизнь свою изобильной и прекрасной. Мои воспоминания относятся ко времени на 15-20 лет позже, чем жизнь, описанная Ильиной, но общий психологический фон, интегральное ощущение жизни, дух времени ещё кое-где сохранялся, и моя бабушка была одной из его последних носительниц и хранительниц.

Тут ещё важна организация общества. Я уже когда-то писала в связи с Кубой о том, что бывает бедность социалистическая и бедность капиталистическая. При социалистической бедности может не хватать вроде бы самых простых вещей, но людям доступны вещи, о которых «капиталистические» бедняки и не мечтают: учить детей музыке, ходить в театр или в консерваторию, читать классику. При капитализме эти занятия «положены» только верхам общества. «Социалистические бедняки» не ощущают себя бедными, а физическая скудость быта как-то странным образом не замечают. Быт – не главное, так это ощущается. Вернее так: они не связывают свою самооценку с имуществом. А буржуазное сознание – связывает. Когда благосостояние советских людей объективно возросло – и они стали связывать; быт стал главным. И люди почувствовали себя бедными. А потом и «нищими».

Вернёмся, впрочем, к повести Ильиной. Взрослые в ней очень много трудятся – просто непредставимо в наши дни. Такой, например, эпизод. В класс приходит новая учительница, чтобы заменить их исконную учительницу, которая надолго заболела. Так вот эта новая учительница работает одновременно в двух школах – этой и ещё во вторую смену в мальчишечьей. То есть она даёт минимум по восемь уроков ежедневно, включая субботу. А вообразите, если это не один и тот же класс: значит, две подготовки к урокам. Не случайно она оставляет в классе подаренную ей ученицами на 8-е марта гортензию в горшке: ухаживать, говорит, некогда, дома почти не бываю. Можно себе представить!

Или вот папа героини Кати Снегирёвой, геолог. 1-го января он с обеда садится готовиться к важному докладу об экспедиции, который назначен на 2-е января. Время терять нельзя: отпраздновали - и за работу. И это самая нормальная норма, а как по-другому-то? Если бы этим людям рассказали, как их дети и внуки по десять дней гуляют на новый год, они бы подумали, что коммунизм уже построен, в каждом населённом пункте город-сад, реки уже повёрнуты куда надо, повсюду пролегли скоростные трассы, рабочий день сократился до четырёх часов, а трудящиеся занимаются свободными искусствами в хрустальных дворцах культуры. Иначе бы они не могли объяснить такое расточительство главного жизненного ресурса - времени.

Катина мама – художница по тканям, работает для ткацкой фабрики, надомница. Именно надомница – не фрилансер. Она пользуется всеми социальными благами, которые даёт фабрика: посылает дочку в пионерский лагерь, сама получает путёвку в санаторий в Крым. Так вот эта мама по сюжету в субботу во второй половине дня отправляется на фабрику сдавать работу. Да, в субботу – работали; день был, правда, укороченный. Два выходных стало года с 70-го.

Вообще, все персонажи непрестанно заняты: взрослые работают на работе, бабушка хлопочет по хозяйству, дети – готовят уроки или посещают внеклассные занятия: все подруги Кати занимаются кто музыкой, кто рисованием, кто танцами. И все всё успевают. Возможно, потому, что не было такого пожирателя времени, как телевизор, а паче того – интернет, соцсети и т.п. Телевизор сам по себе был, но далеко не у всех. Любопытно, что он уже тогда показал свой «звериный оскал»: одна девочка очень плохо учится, потому что её неудержимо влечёт «голубой экран», как тогда выражались, и она не успевает готовить уроки. Но в семье Кати его, слава Богу, нет. Члены семьи читают, занимаются полезным рукоделием (мама шьёт одежду детям, сама перетягивает диван), беседуют. Вот воскресный дождливый день, выходить не хочется. Все дома, заняты приятными делами, рассказывают друг другу новости, советуются, как лучше поступить. Сегодня в семьях гораздо менше разговаривают (если вообще разговаривают). Либо смотрят телевизор, либо утыкаются в гаджеты.

Любопытно, что дети учатся гораздо больше, чем нынче, не говоря уж о студентах. Старшая сестра героини, поступившая в педагогический институт, не просто записывает лекции в процессе их слушания (что уже в наши дни было далеко не всеобщим явлением), а ещё и придя домой переписывает свои записи, придавая им более литературную форму. Да, такое было! Это даже название имело: перебелять лекции. Очевидно: человек от одного этого дела уже всё запоминал. Недаром множество книг, например, сочинения Ключевского или Гегеля, были изданы по записям их слушателей. Гегель из всего своего громадного собрания, кажется, сам написал только «Науку логики» и «Философию права», остальное – записали студенты.


Работа взрослых ощущается детьми как очень важная. И при этом понятная, ценность её очевидна; это сегодня поди объясни, что делает какой-нибудь офис менеджер или финансовый аналитик, а тем более – зачем? Тогда таких вопросов не возникало: все работы были понятны и очевидно полезны. Например, катина мама участвует в изготовлении красивых тканей; подруга, увидев мамины рисунки, удивляется: «Надо же, а у моей мамы платье такой расцветки». Ткани тогда очень ценились: они были натуральные и очень высокого качества: шерсть, шёлк, хлопок. СтОили они относительно дорого, платья заказывали у портнихи или шили сами: многие женщины умели. Одевались продуманно и «к лицу». Женщины знали, какая им идёт длина, какой рукав, вырез горловины, какие цвета. Сегодня эти знания утеряны: поскольку одежда покупается, не шьётся, так сказать, ad hoc, подобрать, чтобы и длина, и вырез, и цвет – всё совпало, практически нереально. Это возможно только при индпошиве. Из маминого платья, бывало, потом изготовлялся хорошенький костюмчик для дочки. Домашнее шитьё я ещё застала. И пошив у портнихи тоже. Моя мама шила мне кое-что - столько, сколько позволяло зрение.

А из «спины» старого маминого сатинового халата, помню, как раз выходила наволочка. Я в детстве сама участвовала в её изготовлении: не пропадать же вполне крепкой ткани, ведь в халате вынашивается перед, а спина – почти нет. Одна из таких наволочек сохранилась и живёт в моём кипрском домике, куда я свезла старые бельевые запасы. В случае нашей семьи эти перешивки не были суровой необходимостью – просто таковы были бытовые привычки. У меня до сих пор сохранился сарафан, который я в 84-м году сшила из сохранившегося маминого крепжоржетового платья 50-х годов. Опять-таки не по бедности сшила, а просто понравился «матерьяльчик», как тогда говорили. Потом этот сарафан надевала моя дочка. И материалу хоть бы хны. В современном потребительском обществе такие долгоживущим предметам места нет: надо, чтоб пару раз надел – и на свалку, а то колёса капитализма перестанут крутиться.

Бабушка одной из девочек – старая текстильщица, трудилась ещё «при хозяевах». Москва и Подмосковье – это всегда был текстильный край, до самой Перестройки, когда русский текстиль убил китайско-турецкий конфекцион. Рабочие ощущают, что их жизненное положение по сравнению с дореволюционными временами – улучшилось. Возможно, такому ощущению способствует то, что дети и внуки идут дальше по социальной и жизненной лестнице: учатся, получают интеллигентские профессии, кто-то становится начальником. Это важный фактор социального самочувствия – что дети пойдут дальше нас.

Папа девочки Кати – геолог. Важность его работы – тоже всем ясна: он возглавляет геологоразведочные работы для будущего канала в пустыне. Проводит долгие месяцы в экспедициях, где барханы, верблюды, пыльные бури. Но туда скоро придёт вода и – все волшебно преобразится, зазеленеет, будут расти фрукты.

Это как раз была эпоха т.н. Сталинского плана преобразования природы: сажали лесополосы в степи, пионеры собирали жёлуди, чтобы вырастить из них молодые дубки. Все лесополосы в Сальской степи, где наши хозяйства, посажены в то время – в 40-е – 50-е годы, а в эпоху демократии и прав человека их только вырубали и загаживали. И вокруг нашего подмосковного посёлка многие леса – насаженные. Сейчас-то от них остались ошмётки, бОльшая часть распродана под коттеджи. Сталинский план преобразования природы – это был грандиозный проект – не только хозяйственный, но и духовный. Не случайно о нём писали стихи, пьесы и даже оратории – например, оратория Шостаковича “Песнь о лесах”.

Когда человек сажает леса – он думает о будущем, его временной горизонт расширяется по крайней мере до пятидесяти лет. Вообще, тогдашнее жизнеощущение было гораздо более просторным, чем сегодняшнее. Человек жил в комнатке в коммуналке, но у него была его улица, двор, город – всё это было его. Оно было дружелюбное – НАШЕ. Мы всем этим – владели, по ощущению владели. А сегодня даже весьма богатый человек владеет только куском территории, огороженным высоченным кирпичным забором-стеной, по цене сопоставимым с ценой дома. Не говоря уж о городских жителях, чья территория кончается мощной сейфовой дверью. В какой-то давней рекламе было: «Дверь – зверь». Очень точный образ! Вот сидит этот злобный зверь на пороге твоей норы, готовый наброситься на любого нарушителя. А за дверью – злой, враждебный, опасный мир, мир-враг.

Сталинский план преобразования природы расширял наш мир до размеров целой страны. И это давало потрясающее ощущение простора – простора в пространстве и простора во времени. Не случайно в Перестройку все землеустроительные планы, каналы, водохранилища, вообще всё, что так или иначе восходит к этому сталинскому плану – всё это было злобнейшим образом и без разбора разругано, оплёвано, объявлено большевистским идиотизмом, коммуняцким злонамеренным бредом, на то и придуманным, чтобы заморить как можно больше рабов Гулага. Помню, Гидропроект, чьё здание стоит на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе, был объявлен врагом не просто народа, а и рода человеческого. Помню, академик-филолог Д.Лихачёв многоречиво проклинал проект ленинградской дамбы, долженствовавшей защитить город от наводнений. Ругал он её просто из тех соображений, что это проклятая коммуняцкая затея с преобразованием природы. Потом дамбу всё-таки по-тихому достроили, и она пришлась очень кстати.

Как учились четвероклассницы? Очень старательно. Вопросы учёбы постоянно обсуждались на пионерских сборах. Тогда каждый, особенно пионерки, облечённые выборными полномочиями (командир отряда, звеньевая)чувствовал свою ответственность за успеваемость всего класса. Отсюда позабытая ныне практика подтягивания двоечников-троечников отличниками. Сегодня успеваемость ученика – это его личное дело, ну ещё родителей, которые могут нанять репетитора. А тогда – это было общее дело. Я ещё застала такую практику.

Героини повести помогают самым слабоуспевающим девочкам. Это очень полезно и тем, и другим. Ничего не помогает так хорошо понять материал, как изложить его слабо понимающему товарищу. Потом они ещё стараются понять, в чём причина плохой успеваемости их подруг. Оказывается, они разные – причины. Одна просто не может организовать свой рабочий день: днём гуляет или смотрит телевизор, а за уроки садится, когда уж спать пора. Другая забита чересчур строгим папой, который заставляет её зубрить наизусть без соображения. Найдя к каждой индивидуальный подход ( в чём им помогает учительница) девочки отлично подготовляют всех двоечниц к экзамену и они сдают его на четыре и пять.

Да, в четвёртом классе были экзамены! Русский письменный, русский устный вместе с литературой, математика (точнее, арифметика) письменная. Мне кажется, это очень здорово! Это праздник знаний, отчёт за пройденное, подведение итогов годового труда. Тогда первый экзамен был в 4-м классе, а дальше – во всех. Моя учительница русского говорила, что это было очень хорошо: ученики подтягивались, приводили в систему в голове то, что выучили.

Любопытно ещё вот что. Принято считать, что в советское время все были забитыми «винтиками», а потом приехали американские гуру и стали всех учить лидерству, тим-билдингу и прочим передовым материям. А на самом деле всё было едва не с точностью до наоборот. Девочки-четвероклассницы, по крайней мере, некоторые, - подлинные лидеры: организуют занятия в малых группах по подготовке к экзаменам, налаживают дружбу с детским домом. Моя свекровь рассказывала, что именно так и было. Они были подлинные хозяйки жизни, чувствовали ответственность за происходящее – для начала на уровне класса, потом – и страны. Уже в наше детство это чувство подверглось изрядной коррозии. Люди стали больше думать о себе и своих успехах, а не об общем деле. Результат не замедлил сказаться.

Ещё любопытное. Девочкам свойственна самокритика – в смысле стремление анализировать свои поступки, и выявление того, что сделано неправильно. Это контрастирует с нынешним трендом, когда детей за любую каляку-маляку принято восторженно хвалить, а самих их учат постоянно находиться в восторге от своей яркой индивидуальности. Это совсем иной стиль, подход, атмосфера. При этом никого не «гнобят», а просто правильно оценивают, помогая тем самым стать лучше, подняться на новую ступеньку развития.

Вот такая книжка живёт у меня на Кипре. Я люблю её за тот просторный, светлый мир, который в ней описан. Таким ли он был? Моя свекровь, которая была на несколько лет старше этих девочек, говорит, что так и было.

domestic-lynx.livejournal.com/

@темы: На просторах инета, Жизнь, Потащено...

---

***

Планы на будущее:
— ойойойоой!

@темы: Моё...Для меня...Обо мне...

---

Хи-хикс...

06.09.2015 в 06:37

Пишет  Пелегрин:

Спасибо, доставили!
Пишет  Jliay:

Шалость
про литературу

---

***

@темы: Размышлизмы

---

***

Забирали по ночам: тихо, деликатно, не беспокоя соседей, всегда — целыми семьями. Просто утром квартиры стояли пустые, с распахнутыми настежь дверями, и кого-нибудь недосчитывались: астрофизиков и слесарей, летчиков и дошкольников, пастухов и профессоров консерватории, домохозяек и академиков. Возвращались единицы, с головной болью, провалом в памяти и справкой: взяли по ошибке, приносим извинения, память скорректирована из соображений планетарной безопасности.
Почта захлебывалась доносами. Люди не могли дышать спокойно: у одних поселился внизу живота холодный ужас, сдавил дыхание, рвотно подкатываясь к горлу; другие воодушевленно строчили — на начальника, чье место неплохо бы занять, на соседа, чьи дети слишком громко кричат, на девушку, что отказала; третьи писали на вторых, чтобы успеть первыми. Шушукались: «Пять раз написала, а его все не берут. — А ты о чем? — Что крадет. — Дура, надо, что ругает Мировой совет...» Прислушивались к лифтам, к шагам за дверью.
Потом вдруг все кончилось — забирать перестали, а через четыре года солнце планеты вспыхнуло, превращаясь в сверхновую. Сорвало и унесло прочь атмосферу, мелкими лужицами выкипели океаны, ничего не поняв, сгинули города. Сгорели члены Мирового совета, до последнего вглядываясь в небо: к этому времени шесть космических кораблей, шесть огромных ковчегов — все, что смогли успеть, — ушли от взрыва на безопасное расстояние. Они летели к далеким звездам, а на борту спали в анабиозе миллионы людей: астрофизики и слесари, летчики и дошкольники, пастухи и профессора консерватории, домохозяйки и академики. Очень разные люди с единственной общей чертой: никто из них ни разу не написал доноса.

@Лисаченко Андрей

@темы: На просторах инета, Жизнь

---

Сегодня, после работы...

Нарядная, но...

@темы: Моё...Для меня...Обо мне...

---

Бывает...

Роулинг как-то писала, что сидела на ГП-форуме, у нее в интервью спросили: "Вас там не обижали?". Она: "Ну... как вам сказать. В обсуждении мне сказали, что я не знаю канон".

@темы: На просторах инета

---

Вот так выглядит шишкин лес

смотреть

Осталось найти портрет ёжкина кота...

---

Все гениальное - просто...

@темы: На просторах инета, Жизнь

---

Уборщица

Алевтина Ивановна работает в больнице, уборщицей. Вот зря молодёжь ругает больницы, стремится наняться в компании покрупнее, да ещё, чтобы зваться-то не уборщицами, а по-модному, клининг-менеджерами.
Глупости это. В офисах этих день-деньской народ шастает туда-сюда, топчутся в ботинках и сапогах, наносят с улицы грязь. А в больничных палатах люди тихонько лежат, а посетители переобуваются или натягивают на уличную обувь полезное изобретение, бахилы пластиковые. И, не в пример заносчивым бизнесменам, больные к уборщицам относятся тепло и уважительно, здороваются, новостями наперебой делятся и угощают тем, что родня им принесла.

– Здравствуйте, Алевтина Ивановна!
– День добрый, как ваша спина сегодня, тёть Аля?
– А вот у меня тут булочки, невестка напекла, хотите к чаю? Мне самой никак не съесть…

Алевтина Ивановна переодевается в своём закуточке, наливает в ведро тёплой воды, берёт тряпку и отправляется на обход. У них, у врачей, свои обходы – а у уборщиц свои.

В первых трёх палатах – чистота и порядок, всего-то и нужно пыль смахнуть. Так что моет Алевтина Ивановна больше для вида.
Четвёртая палата – для тяжёлых больных. Три койки здесь, одна пустая, а на двух оставшихся лежат двое больных из тех, кому особое внимание требуется. Обоих к операции готовят, одного вот-вот, второго через неделю, как сказала Алевтине медсестра Лидочка.
Под кроватью первого – которому завтра-послезавтра под нож хирурга Виктор Васильича – расплылось мутное пятно грязи. На вид оно точь-в-точь как жирная бензиновая плёнка, с одним только отличием: бензин на свету всеми цветами радуги переливается, а местная больничная грязь из серого в чёрное да обратно перетекает.

Алевтина Ивановна отжимает тряпку и принимается за работу. Раньше, поначалу, подташнивало её, когда липкие серые лужи подтирала, но потом привыкла. А чтобы к рукам не липло, надо тряпку в ведро почаще окунать, да не лениться выполаскивать.
С первого раза грязь не оттирается, уж больно густо её тут наляпано, и Алевтина скребёт под кроватью добрых десять минут. И оставила бы на завтра, но нельзя, вдруг операция с утра случится?

Зато у второго больного почище, серое с чёрными переливами пятно под кроватью, конечно, имеется – зря операцию не назначат – но небольшого размера и на вид несерьёзное, неглубокая лужица всего лишь.
– Позвольте, Алевтина Ивановна, почему же моему соседу такое внимание, а мою персону вы удостоили всего трёх взмахов тряпкой? – интересуется пациент, интеллигентный бородатый мужчина в возрасте.
– Так чисто там у вас, – не увиливая, объясняет Алевтина. – Что ж зря полы до дыр протирать?
Бородатый недоверчиво косится на кровать соседа, пол под которой уборщица старательно драила именно что чуть ли не до дыр – и раздумывает продолжать дискуссию.

Алевтина идёт дальше. Где-то задерживается, где-то справляется быстрее. На тележке, которую она катит за собой, моющие средства потеснились, уступив часть места пакету с яблоками, шоколадке «Алёнка», двум бутербродам с колбасой и книжке в мягкой обложке с нарисованным на ней грустноглазым котом. Книжку вручил Алевтине в подарок выписывающийся на днях автор, с дарственной надписью «спасибо за заботу, на добрую память». В своё время Алевтина умучалась, подмывая грязнющие полы под авторской кроватью, но вот уже неделю как никакой работы для неё там не было – а значит, и впрямь, автору пора выписываться.

Восьмая палата, послеоперационная – последняя на этаже. Алевтина закатывает тележку, оглядывается – и тихонько ахает.
Под правой койкой грязи натекло всего ничего: операция прошла чисто, без осложнений. Шкафчик, от которого к пациенту тянется пучок проводов и шлангов, моргает огоньками и тихо попискивает, по экранчику ползёт зелёная линия. Конечно, Алевтина Ивановна в ней ничего не смыслит, с её-то десятью классами – но смутно понимает, что линия эта правильная и хорошая.

Зато вторая койка…
Жирная, маслянистая лужа расползлась от изголовья до ног, растеклась, глубокая и густая. Поверхность течёт чёрно-серыми разводами, на ней набухают и лопаются пузыри. Затхлый, болотный запах расплывается из-под кровати.
– Ой, горюшко, – тихо шепчет уборщица.
Она смотрит на левый шкафчик с проводами. Зелёная линия на первый взгляд ничем особо не отличается от своей соседки, но Алевтине она чем-то не нравится.
Алевтина вздыхает, крепче берётся за швабру и начинает мыть.

Через полтора часа голова у неё кружится и в ушах звенит, а спина ноет так, что Алевтина боится завтра не разогнуться. А ведь выходной брать ни в коем случае нельзя, лужа натечёт снова, и если Алевтины тут не будет, всякое может случиться.

Уборщица медленно, пошатываясь от усталости, идёт в туалет, где споласкивает ведро и тщательно полощет и выжимает тряпку. Потом отправляется в каморку, на дверях которой табличка «Хоз.блок», и без сил падает на диванчик. Руки и ноги гудят, про спину даже думать не хочется.
На часах – шесть утра.

В дверь дробно стучат: пришла Алевтинина сменщица.
Она заглядывает в каморку, смотрит на Алевтину и сочувственно качает головой:
– Намыла?
Алевтина кивает:
– Намыла.
– Везде чисто?
– Везде…
– Что, и в восьмой? – недоверчиво переспрашивает сменщица. – Да неужели управилась?
– Сама не верю, – отвечает Алевтина. – Проверять будешь?
– Я быстренько, – говорит сменщица.
Извиняясь, она разводит руками – мол, на всякий случай надо посмотреть – и уходит.

Алевтина слышит удаляющийся шорох её шагов по коридору. Она сидит, закрыв глаза, и думает: а вдруг там, в восьмой, под левой койкой, снова натекло? Что, если операция прошла совсем неудачно, и все её старания зря…

Снова шаги за дверью, и сменщица появляется на пороге.
– Чисто, – говорит она.
И смеётся:
– Совсем ты меня без работы оставишь, Алевтина…
– Ладно тебе…
Теперь, когда проверка позади, Алевтине легко-легко, и даже спина перестала болеть.
– Давай, – вдруг для самой себя, предлагает уборщица, – раз уж у тебя время свободное образовалось, чай попьём? У меня булочки есть, к чаю. И шоколад «Алёнка».

– Ну… – задумывается гостья, – ну, давай.
Заходит в каморку, аккуратно ставит косу в угол, рядом с Алевтининой шваброй, и садится с ней пить чай.

(с)silver-mew

---

Размышления в конце рабочего дня. Пятница...

Что же со мной стало?...

@темы: Грустно

---

- Иди спать.
- Кто со мной говорит?
- Твой внутренний голос.
- О круто, а давай познакомимся?
- Идиот!..
(с)

@темы: Грустно

---

я видел гибель динозавров
империй наций и властей
пока ты выбирала лак для
ногтей
(Темный Уголок)

@темы: Грустно

---

Новое увлечение...

Алмазная мозаика...
Первой меня подтолкнула к новому рукоделию Туули... Увидела, поцокала - понравилось.
Потом зашла в магазин "Хобби", что недавно открылся неподалеку. Увидела там работы большие и очень большие. А еще - наборы...
Ну и попалась...Купила и занялась.
Выглядело это так:







Ну, и в итоге получилось вот так:





Для первой попытки специально выбирала картинку не большую (22 на 28 см) и не сложную - нужно было освоить технику, выработать алгоритм удобной работы, что и сделала.
И уже заказала (и получила!) набор большой - 50 на 70, со сложным рисунком...

@темы: Моё...Для меня...Обо мне...

---

Вот так и живем...

Следственный Комитет РФ начал проверку учебника Кудрявцева "Курс математического анализа" на предмет наличия в нем признаков экстремизма. Официальный представитель СК сообщил корреспонденту РИА Новости: "Наше внимание привлекло очень часто встречающиеся в тексте выражения типа "экстремум", "экстремальная точка", "экстремум функции". Мы бы еще могли согласиться с тем, что функции с одним-двумя переменными и единственным экстремумом не представляют серьезной общественной опасности. Но мы не можем закрывать глаза на функции, в которых участвует, без предварительного согласования с органами власти, более трех переменных, и которые могут иметь неограниченное число экстремумов в локальной окрестности точки Xo. Вы же понимаете, что окрестности точки Xo — это режимная территория, правила поведения на которой регламентируются не только дифференциальным исчислением, но и специальными инструкциями уполномоченных федеральных служб.
(с)

@темы: Жизнь